Сопоставим два стихотворения-периода, построенные на „когда“ – Фета „Когда мечтательно я предан тишине“ и Лермонтова „Когда волнуется желтеющая нива“. У Фета – пять строф, которые образуют непрерывный подъем вплоть до предпоследней строки, причем третья строфа непосредственно переходит в четвертую, образуя сильный enjambement:
Когда мечтательно я предан тишине
И вижу кроткую царицу ясной ночи,
Когда созвездия заблещут в вышине,
И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,
И близок час уже, условленный тобой,
И ожидание с минутой возрастает,
И я стою уже, безумный и немой,
И каждый звук ночной смущенного пугает,
И нетерпение сосет больную грудь,
И ты идешь одна, украдкой озираясь,
И я спешу в лицо прекрасной заглянуть,
И вижу ясное, и тихо, улыбаясь,
Ты на слова любви мне говоришь: „люблю!“
А я бессвязные связать стараюсь речи,
Дыханьем пламенным дыхание ловлю,
Целую волосы душистые и плечи
И долго слушаю, как ты молчишь, и мне
Ты предаешься вся для страстного лобзанья, –
О, друг, как счастлив я, – как счастлив я вполне!
Как жить мне хочется до нового свиданья!
Чрезвычайно характерно для Фета, что союз „когда“, с его временным значением, совершенно ликвидируется после первой же строфы – вместо него длинной цепью идут анафорические „и“, напрягающие интонацию и доводящие ее, наконец, до предельной высоты, откуда она опускается при помощи восклицательного, трехстепенного каданса. Характерно также, что в кадансе даже нет логического ответа на „когда“ – естественное следствие потери союзом своего логического значения. Это совершенно музыкальный период – недаром перед кадансом происходит слияние двух строф, которым достигается обычное в мелодической лирике увеличение интонационной амплитуды.
Стихотворение Лермонтова обычно приводится в учебниках как образец периода . И действительно, в противоположность Фету, стихотворение которого ни один синтаксис не решился бы предлагать в качестве образца, у Лермонтова мы находим полную симметрию частей и строгий порядок:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
Подъем ясно членится на три части с повторением в начале каждой союза „когда“, который, таким образом, не стушевывается, как у Фета, а наоборот – укрепляется. Это подтверждено и ответными „тогда“ в кадансе. Синтаксическая форма побуждает нас воспринимать этот период как логический, в котором временное значение и соответственная смысловая градация должны присутствовать в полной силе. На деле, однако, оказывается, что градация эта почти не осуществлена. Обычно указывается на то, что от первой строфы к третьей усиливается тема общения с природой – в этом видят смысловое повышение, которым оправдывается и поддерживается повышение интонационное. Но градация эта, во-первых, слишком слабо проявлена, так что ссылка на нее представляется нам искусственной, а во-вторых – она (даже если признавать ее реальность) загромождена деталями, которые имеют вид простого перечисления и вовсе не связаны с временной формой. Желтеющая нива, свежий лес, малиновая слива, серебристый ландыш, студеный ключ – все это располагается как бы на одной плоскости и не связано внутренней необходимостью с временным построением периода. Если бы не синтаксическая форма – мы могли бы принять все построение за перечисление, а не восходящий период. Специфических смысловых ступеней, соответствующих трем „когда“, не ощущается. Получается несоответствие между синтаксической схемой, резко выглядывающей из-за текста, и смысловым построением. Кажется, что стихотворение написано на заданную схему – отсюда чувство неловкости, неудобства при его произнесении: интонационный подъем логически недостаточно оправдан, не вполне мотивирован.
Однако, если мы на этом основании попробуем переставить строфы – сделать, напр., вторую строфу первой, а первую поставить на второе место, – то ощутим ритмико-интонационную фальшь. Есть, очевидно, какие-то особенности ритмико-интонационного характера, которыми, независимо от смысла, утвержден данный порядок строф и самое восхождение. Действительно, через все стихотворение проведена определенная интонационно-синтаксическая система. Она заключается в том, что, независимо от смысла, первые три строфы находятся в отношении интонационной градации, так что каждая следующая звучит напряженнее предыдущей. Мы видим знакомые нам приемы – увеличение интонационной амплитуды, торможение, инверсии и т. д.
В периоде такого типа носитель главной интонационной высоты – подлежащее; его положение в фразе имеет, следовательно, большое значение. Первые две строфы сходны тем, что в обеих интонация повышается к концу третьей строки и понижается в четвертой. Но в первой строфе мы имеем три предложения, а во второй – одно, развернутое на всю строфу. Уже одно это делает вторую строфу в интонационном отношении более напряженной. Рассмотрим внутреннее строение каждой.
В первом предложении начальной строфы подлежащее находится на самом конце строки – ему предшествуют сказуемое и определение (волнуется желтеющая нива); во втором – подлежащее со своим определением стоят в начале строки, перед сказуемым (свежий лес шумит), а остальную часть строки занимают второстепенные члены. Получается инверсия (abc–bca), благодаря которой подлежащие обоих предложений оказываются рядом и разделены только ритмической паузой, отделяющей первую строку от второй. Иначе говоря – рядом оказываются интонационные высоты, объединяя обе строки в одно восходяще-нисходящее движение. В третьем предложении возобновляется первоначальный порядок слов (прячется малиновая слива), и подлежащее опять находится на краю строки, после чего целая следующая строка занята второстепенными членами. Возвращение к первоначальному порядку ощущается как повторение, результатом чего естественно является бо̀льшая интонационная напряженность третьей строки по сравнению с первой. Кроме того, нисходящая часть, которой во втором предложении отведено было только полстроки (при звуке ветерка), занимает здесь целую строку (Под тенью сладостной зеленого листка) и увеличена в своем синтаксическом составе (два определения). Таким образом, усиленное повышение сменяется развернутым, медленным нисхождением, которое знаменует собой частичный мелодический каданс. Отметим еще интересную ритмическую особенность этой строфы: шестистопный ямб в начальной и конечной строках лишен цезуры и расчленяется не на две половины, а на три группы, почти тожественные в своем слоговом составе (Когда волнуется | желтеющая | нива – Под тенью сладостной | зеленого | листка, т.-е. 6 + 5 + 2 и 6 + 4 + 2) и в своей тонической характеристике (64 + 52 + 21 и (64 + 42 + 22)1); средние же строки имеют мужские цезуры и распадаются на две половины. Получается своего рода ритмическое кольцо – начальное восхождение, которое наделено, именно как вступление, особой ритмической характеристикой, корреспондирует с первым строфическим кадансом.
Во второй строфе мы видим последовательное торможение интонации: вперед вынесены второстепенные члены, так что подлежащее со своим определением (ландыш серебристый) оказывается только в конце третьей строки, а сказуемое – в четвертой. Таким образом, интонация, не дробясь частичными нисхождениями (как было в начальной строфе), поднимается вплоть до конца третьей строки, после чего переходит в нисхождение. При этом определение к подлежащему стоит не перед ним, как было до сих пор (желтеющая нива, свежий лес, малиновая слива), а после него, так что именно оно, а не подлежащее, оказывается в рифме; тем самым высокая часть интонационной дуги как бы растягивается, захватывая и определение. С другой стороны, нисхождение менее сильно, чем в первой строфе, потому что в нем находятся не второстепенные члены, а главные – сказуемое с относящимися к нему членами. Как видим, мелодический рисунок второй строфы, действительно, в общем смысле тот же, что и в первой, но снабжен особенностями, сообщающими ее мелодическому движению бо̀льшую напряженность и удерживающими ее на большей интонационной высоте. В ритмическом отношении эта строфа отличается, прежде всего, появлением пятистопного ямба (строки 1-ая, 3-ья и 4-ая) – это находится, очевидно, в связи с свободным отношением Лермонтова к цезуре и к ямбу вообще. Лермонтов разрушает классический канон ямба ослаблением цезуры и смешением разностопных строк. Интересно, что в пятистопных строках этой строфы классическая цезура после второй стопы встречается только раз (из-под-куста). В первой строке метрическая цезура есть (Когда росой), но синтаксически она настолько ослаблена, что вместо членения на две части (4 + 6 или 4 + 7) получается деление на три группы (Когда росой | обрызганный | душистой, т.-е. 44 + 42 + 32), сходное с ритмическим движением крайних строк начальной строфы (ср. нижние значки). Сходно с ним и движение последней строки этой строфы: „Приветливо кивает головой“ (тоже деление на три, т.-е. 42 + 32 + 33). Если начальное „Когда волнуется“ примем за особую ритмическую единицу, своего рода стопу (), то на ее фоне „Когда росой“ и „Приветливо“ можем считать ее видоизменениями: первое – усеченной формой (), а второе – анакрузной вариацией (). Получается видоизмененное начальное кольцо – тем более, что в средних строках мы имеем членение на две части („Румяным вечером | иль утра в час златой“ и „Из-под куста | мне ландыш серебристый“). Таким образом, и в мелодическом, и в ритмическом отношении вторая строфа повторяет движение первой, но с характерными вариациями, делающими это движение более напряженным.
Уже тот факт, что вторая строфа ощущается как повторная вариация первой, заставляет, как мы не раз видели это раньше, встречать третью строфу как новый подъем. Чуткий слушатель может после второй строфы предвидеть, что интонационный климакс будет завершен именно в третьей, что именно она должна быть апогеем всего построения. И действительно, мы видим в ней совершенно новые членения и соотношения фраз, подготовляющие переход к кадансу. Первая строка – особое предложение с тем порядком слов, который мы имели во второй строке начальной строфы (ср. „И свежий лес шумит при звуке ветерка“ – „Когда студеный ключ играет по оврагу“), но с тем важным для интонации отличием, что там все главные члены расположились перед цезурой, так что после нее естественно создавалось нисхождение, а здесь, при наличности сильной цезуры, после нее стоит сказуемое; кроме того, существенно самое положение строки в строфе – первая строка есть зачин, и потому, в интонационной схеме четырехстрочной строфы, она естественно мыслится в восходящем направлении, а вторая (при системе рифм a′ba′b, как в данном случае) образует, вместе с первой, ритмический период (полстрофы) и потому естественно клонится к частичному нисхождению. При этом, третья строфа воспринимается на фоне второй, а не первой, и потому появление в первой же строке целого предложения с его главными членами, в естественном для русской речи порядке (студеный ключ играет), ощущается не как повторение, а как нечто новое, непохожее. Это ощущение еще усиливается, когда во второй строке мы не находим целого параллельного предложения, как было в начале, а видим только начало другого, так что вместо нисхождения видим медленное повышение, которое тормозится при помощи вставки придаточного предложения (И, погружая мысль). Является знакомый нам enjambement – строфа не членится на два симметричных периода (2 + 2) с нисхождением в конце второй строки (как было в начальной строфе и до некоторой степени во второй), а вступает после первой строки в новое движение (1 + 3). Наконец – еще одно чрезвычайно важное и характерное отличие этой строфы, назначение которой – быть интонационным апогеем. Мы имеем здесь два предложения, но с одним подлежащим1), которое находится в первой строке. В связи с тем, что в периоде такого типа главный носитель интонационной высоты – именно подлежащее, это означает, что во втором предложении этой строфы, занимающем три строки и ясно направленном к сильному повышению, нет интонационной вершины. На самом деле эта вершина есть, но она поручена другому члену предложения, интонационная роль которого подготовлена. Фраза, развернувшаяся на три строки, как бы ищет своей вершины – быть сплошным нисхождением она, по всему своему строю, явно не может, потому что не примыкает к первой (Когда студеный ключ), а наоборот – продолжает и развивает ее. Где же эта вершина? В третьей строке ее нет (Лепечет мне таинственную сагу), потому что ни одно из стоящих в ней слов не может быть выделено как особо-важное; но приглагольное дополнение (сагу) порождает от себя другое, приименное (про мирный край), значительность которого подчеркивается зависящим от него придаточным предложением (откуда мчится он) – вместе с ним оно занимает целую четвертую строку1). Здесь и сосредоточен интонационный апогей всей восходящей части стихотворения, после которого наступает каданс. Четвертая строка, вместо частичного нисхождения (как было в первых двух строфах), дает maximum повышения. Попутно можно наблюдать интересную синтаксическую градацию. Четвертая строка начальной строфы занята второстепенными членами, легко допускающими нисхождение, и при этом сказуемые этой строфы образованы глаголами, которые не могут иметь прямых дополнений (волнуется, шумит, прячется); в четвертой строке второй строфы, как уже было отмечено, мы находим сказуемое с его косвенным дополнением (кивает головой), благодаря чему нисхождение слабее, чем в первой строфе; наконец, в третьей строфе мы имеем сказуемое с прямым дополнением, которое развивает из себя новое дополнение, являющееся интонационной вершиной предложения – и вот эта-то вершина и помещается в четвертой строке. После нее наступает легкое нисхождение (откуда мчится он), подготовляющее к кадансу. В ритмическом отношении строфа построена так, что первые две строки дают шестистопный ямб с мужскими цезурами, неослабленными синтаксически, а две следующие – пятистопный, причем первая повторяет знакомое нам деление на три группы (Лепечет мне таинственную сагу – т.-е. 42 + 52 + 21), корреспондируя в этом смысле со строкой „Приветливо кивает головой“ (характерно, что таким ритмическим движением наделены строки с главными сказуемыми каждой строфы), а вторая представляет собой идеальный пример классического пятистопного ямба, с мужской цезурой после второй стопы и с сильным синтаксическим разделом именно в этом месте, чего прежде не было. Ритмическое движение здесь, в апогейной строке, как бы намеренно принимает строгую форму, результатом которой является замедление, так как ритмическое и синтаксическое членение совершенно совпадают, а предложение закончено в своем интонационном движении (ср. „Когда росой обрызганный душистой“, где цезуре мешает инверсия, и „Из-под куста мне ландыш серебристый“, где синтаксис не поддерживает цезуры, а предложение стремится к следующей строке, к сказуемому). Размещение шестистопных и пятистопных строк и появление строки с тремя группами не на том месте, где мы привыкли видеть ее по первым строфам, тоже отличает эту строфу от предыдущих.
Каданс разрешает всю эту систему восхождения в три приема, соответствующие трем ступеням подъема. Первые две строки состоят из двух предложений с повторяющимся в начале „тогда“, а третья и четвертая, хотя и дают тоже два предложения, но уже не независимые, а связанные между собой в синтаксически-интонационном отношении. Они имеют одно и тоже подлежащее („я“) и сцеплены характерной антитетической инверсией: „И счастье я могу постигнуть на земле - И в небесах я вижу Бога“ (т.-е. bac-cab). Главные ударения естественно падают здесь на второстепенные члены – „на земле“ и „в небесах“ (психологические сказуемые); благодаря инверсии они оказываются рядом – фраза образует одну интонационную дугу. С другой стороны, в первых двух строках мы видим синтаксически-интонационный параллелизм с одинаковой инверсивной постановкой сказуемых, напоминающей вступительную фразу: „Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе“ (ср. „Когда волнуется желтеющая нива“), но с той разницей, что здесь его интонационная роль значительнее, потому что оно является и психологическим сказуемым. В этом перемещении сказуемости и тем самым носителя интонационной высоты заключается своеобразный эффект всего периода: „Когда волнуется нива... и лес шумит... и прячется слива... когда ландыш кивает головой... когда ключ играет по оврагу и лепечет сагу про мирный край - тогда смиряется тревога, тогда расходятся морщины, и счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу Бога“. Чрезвычайно интересно и ритмическое строение каданса. Первые две строки дают шестистопный ямб и повторяют ритмическое движение начальной строки (возвращение к ней, таким образом, еще более подкрепляется), образуя параллелизм трех групп („Тогда смиряется | души моей | тревога“, т.-е. 64+42+32, и „Тогда расходятся | морщины | на челе, т.-е. 64+32+33). Третья строка, тоже шестистопная, делится цезурой на две половины, но синтаксис ослабляет силу цезуры, а четвертая строка – четырехстопная. Таким образом, перебой между шестистопным и пятистопным ямбом разрешается в пользу первого – в этом отношении кадансная строфа тоже сближается со вступительной, как бы возвращаясь, после колебаний, к торжественному ритму зачина, но действие пятистопного ямба не исчезает, а наоборот – подтверждается усечением последней строки. Большое значение имеет и переход от системы перекрестных рифм (a′ba′b) к системе рифм опоясывающих (a′bba′). Переход этот ощущается в третьей строке и придает двум последним строкам завершительный характер (ритмическая инверсия).
Подробный анализ ритма и синтаксиса показывает, что у Лермонтова здесь, действительно, имеется определенная мелодическая система, которая выступает на первый план и держит на себе всю композицию периода , почти не считаясь с фактами смысловыми, которые не поспевают за ней. Получается несовпадение, характерное для Лермонтова. Он борется с классическими схемами, отходит от логического стиля, но не свободен от традиций, не может перейти к чисто-напевному стилю, как это сделал Фет.
(11 )
СТИХОТВОРЕНИЕ «КОГДА ВОЛНУЕТСЯ ЖЕЛТЕЮЩАЯ НИВА … » (1837)
Жанр: элегия.
КОМПОЗИЦИЯ И СЮЖЕТ
Большая часть стихотворения — пейзажная зарисовка. Гармония природы подчёркивает разлад в душе лирического героя. Красота природы даёт надежду на воссоединение с природой и людьми:
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога …
В первых трёх строфах раскрывается понятие «мир», в последней появляются понятия «я» и «Бог».
Первые три строфы начинаются словом «когда», а в последней строфе повторяется слово «тогда».
ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
⦁ Тема: единение человека с природой.
⦁ Идея: описан путь от души к мирозданию, к ощущению Бога, который присутствует в красоте мира и в душе человека.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СРЕДСТВА
⦁ Эпитеты: смутный сон, час златой, румяным вечером, ландыш серебристый и др.
⦁ Олицетворения: ландыш кивает головой, прячется в саду малиновая слива, волнуется желтеющая нива.
⦁ Метафоры: смиряется тревога, расходятся морщины на челе.
Стихотворение написано Лермонтовым в феврале 1837 года, когда поэт находился под арестом в здании Главного штаба в Петербурге за стихотворение «Смерть Поэта». К нему пускали лишь камердинера, при носившего обед. Хлеб ему заворачивали в серую бумагу. На этой бумаге с помощью спичек и печной сажи было написано это произведение.
У стихотворения нет названия, но уже его первая строчка заинтересовывает читателя: что же происходит, когда «волнуется желтеющая нива»? Всё стихотворение состоит из одного предложения.
Первая, вторая и третья строфы — это всё придаточные предложения времени, причины и условия (когда), которые раскрывают значение одного главного предложения. Композиционно стихотворение делится на две части. В первой части изображены картины природы — каждая строфа начинается со слова когда.
Во второй части описаны чувства лирического героя — они возникают тогда. Изображая природу, поэт рисует не одну, а несколько поэтических взаимосвязанных картин.
Он рассказывает, как «волнуется желтеющая нива» при легком звуке ветерка, как свежий лес задумчиво шумит, как «прячется в саду малиновая слива», как «студёный ключ играет по оврагу».
В этих пейзажных зарисовках Лермонтов олицетворяет природу: ландыш «приветливо кивает головой», ключ лепечет «таинственную сагу».
Изображая любимые пейзажи, поэт рассказывает о бесконечно обновляющейся природе — о разных временах года. Это и осень (желтеющая нива), и весна (свежий лес; ландыш серебристый), и лето (малиновая слива). Стихотворение богато художественно-выразительными средствами.
Поэтические эпитеты создают атмосферу лирической таинственности (тень сладостная; румяный вечер; смутный сон; таинственная сага). Лермонтов использует характерные для его творчества цветовые эпитеты (желтеющая нива; малиновая слива; зе лёный листок).
Из художественных средств поэт использует также анафору (И счастье я могу постигнуть на земле, / и в небесах я вижу Бога …). В первой строфе дана широкая пейзажная панорама: поле, лес, сад.
Затем поэт суживает художественное пространство, остаются только слива, куст, ландыш. Но потом пространство снова расширяется — оно вместе с бегущим студёным ключом прорывается за горизонты:
Когда студёный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он …
Художественное пространство становится бесконечным. Эта картина — кульминация стихотворения. В заключительном четверостишии поэт говорит о чувствах своего лирического героя.
Четыре стиха и четыре важных преображения в человеке: «Тогда смиряется души моей тревога» — преображение внутреннего мира; «Тогда расходятся морщины на челе» — изменение внешнего облика; «счастье я могу постигнуть на земле» — возможность восприятия ближнего мира; «И в небесах я вижу Бога … » — возможность восприятия дальнего мира, мироздания.
Ощущение покоя, безмятежного счастья, гармоничности мира даёт лирическому герою природа. И эта сопричастность с природным миром позволяет поэту сказать:
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога …
Стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива…», анализ которого мы проведем, отделено от юношеского творчества Лермонтова всего несколькими годами, но за это время в жизни поэта произошли важные перемены. Оно написано «узником», создано заключенным в Главном штабе, ожидающим решения суда о своей дальнейшей судьбе. Автобиографические моменты усиливают значение вывода, содержащегося в произведении, где утверждается возможность гармонии, «счастья... на земле», постижения божественного смысла бытия.
Как и в элегии Жуковского «Вечер», к таким мыслям приводит созерцание природы, хотя у Лермонтова воспроизведен пейзаж в воспоминании. Впечатления лирического героя похожи на вспышки пламени, освещающего желтеющее в августе поле, плоды в саду, июньское цветение ландышей, весеннюю свежесть леса, холод ключа в овраге. В них важна не последовательность, связанная со сменой времен года, а субъективная значимость. Все подробности появляются в рамках одного сложноподчиненного предложения («Когда... тогда...»), как и в раннем стихотворении «Весна», но исчезает превалирующий там пессимизм. Природа предстает «в каком-то смутном сне», сквозь который конкретика цветов, звуков и запахов, с которой обрисован неброский среднерусский пейзаж, кажется воплощением земной красоты.
В первом четверостишии на картине появляются яркие мазки:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при шуме ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка...
Во втором — к ним добавляется серебристый цвет ландыша. Все освещено солнцем, разливающим «Румяным вечером иль в утра час» золотой свет. Если в первой строфе природа «прячется», то далее «приветливо кивает» (вторая строфа), «лепечет... таинственную сагу» (третья строфа; сага — сказание, от древнескандинавского слова, обозначающего жанр повествовательного эпоса), открывая загадку жизни. Как и у Жуковского в элегии «Вечер», все чувственные впечатления сливаются (в первом четверостишии желтый цвет, сочетаясь с малиновым и зеленым, перекликается с шумом ветерка, слива прячется, нива переливается на солнце; нива — посевы на поле). Во второй строфе стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива…» Лермонтова ландыш обрызган росой, зрительный акцент сочетается с запахом и эмоциональными нотами: роса утоляет духовную жажду, для лирического героя находится «приветливый» спутник:
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль в утра час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой...
В третьей строфе выявляется скрытый в двух первых мотив движения: ручей играет, мчится из «мирного края». В первом — втором четверостишиях он был только намечен (волновались, двигались от ветра колосья; была не видна за листом, как будто пряталась от солнца, слива; ландыш рос под кустом, выглядывая из-под него). «Студеный ключ» не охлаждает воображение лирического героя, напротив, оно включается в его игру, в журчании слышен лепет, таинственные слова об идеальном мире:
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то чудный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он...
Эти слова понятны и близки лирическому герою, его мысль, отрешаясь от обыденности, от бесплодных сетований, обращается к постижению новых истин. Вслед за тремя придаточными предложениями, обрисовывающими условия, при которых романтик готов согласиться с земным несовершенством, в последнем четверостишии воспроизводится главное, воспринимающееся в связи с тем, что им завершается стихотворение, как итог, вывод:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,—
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога...
В образе лирического героя стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива…», анализ которого нас интересует, на первый план выходит способность внимательно вглядываться в черты реальности, находя в ней красоту и гармоничность, отражающие небесный идеал. Природа предоставляет возможность человеку «постигнуть на земле» высшее счастье, увидеть согласие идеала и действительности.
Они звучат в жизнеутверждающем аккорде, обусловливая торжествующий пафос стихотворения. Субъективность впечатлений («мне... кивает», «лепечет мне») и выводов («я могу постигнуть», «я вижу») ставит в центр мироздания лирического героя, возвышая его личность. В ней есть нечто, отличное от чувства и разума чело века (лирический герой постигает то, что неизвестно в земном мире, видит Бога). Как и у Жуковского, в передаче сверхчувственного и внеразумного опыта участвует музыка. Цвета, запахи, звуки сливаются, создавая неповторимую мелодию. Фоническое своеобразие дополняет смысловую музыкальность. Текст пронизан ассонансами, внутренними рифмами, звуковыми повторами.
Об элегии Жуковского «Вечер» напоминают (помимо шестистопного ямба, которым написаны три первые строки в разностопной строфе Жуковского) повторы гласных с полугласным, слышные у старшего поэта в первых же строчках («Ручей , вию щий ся...»), а у Лермонтова пронизывающие весь текст (волнуе тся желтею щая », «росой о брызганный душистой », «какой -то смутный сон», «мирный край », «И счастье я могу») и сочетающиеся с повторами гласных с сонорными:
И прячется в саду мали новая сли ва
Под тенью сла достной зеле ного ли стка;
Когда, ро сой обры зганный душистой,
Ру мяным вечеро м иль в утра час златой...
Перекликаются звуки в рифмованных словах (мужские рифмы первого четверостишия — с женскими третьего, мужские второго — с женскими четвертого). Повторение союза «и» сообщает высказыванию восходящую интонацию, разрешающуюся в выводе, который заканчивается многоточием, свидетельствующим о недосказанности, о возможности продолжения. Она сочетается с другим впечатлением — композиционной завершенности, обусловленной построением стихотворения-предложения.
Внутренний мир лирического героя Лермонтова, обрисованный в стихотворении, дополняет его характеристику. Не отступая от романтических представлений, стремясь к абсолютной гармонии, он готов принять земной мир, жаждет испытать счастье, покой. Неосуществимость его мечты связана в контексте произведения не с максимализмом требований к жизни, а с неотвратимостью ударов рока, размышления о котором вселяют в его душу тревогу, не допускают того, чтобы он предавался иллюзиям о мирном, сладостном, счастливом бытии. На узника судьбы ложится трагический отсвет, побуждающий внимательнее и бережнее прислушиваться к его «таинственной саге». В ней могут содержаться единственные в своей субъективности откровения, «смутные» догадки о смысле земного существования и о вмешательстве в него Бога.
Лермонтов принадлежал к числу тех поэтов, которые в ярких описаниях природы точно и тонко выражали отношение ко всему, что происходило с ними. Это сможет понять тот, кто будет внимательно читать стих “Когда волнуется желтеющая нива” Лермонтова Михаила Юрьевича.
Стихотворение было создано в 1837 г. Этот период был одним из самых сложных в жизни поэта. Полным ходом шло расследование относительно “революционной” деятельности Лермонтова. Сам поэт находился в петербургской тюрьме. Текст стихотворения Лермонтова “Когда волнуется желтеющая нива”, которое проходят на уроке литературы в 8 классе, был написан при помощи обугленных спичек. В тюрьме у поэта не было ни бумаги, ни чернил. Лирический герой любуется “желтеющей нивой”, наслаждается шумом “свежего леса”, трепетно прислушивается к звукам студеного ключа, который “играет по оврагу”. В этих проявлениях русской природы ему чудится одновременно и загадка, и разгадка. Лермонтова не устраивал существующий режим. Он презирал и раболепство народа, и свою собственную слабость. По его мнению, он не обладал настолько ярким талантом, чтобы вдохновить людей на борьбу за свои права. Иного мнения придерживались власть имущие. Они считали Лермонтова опасным смутьяном, посему и предпочитали держать его подальше от Петербурга.
Лирический герой верит, что лучшие времена непременно наступят. Наблюдая умиротворенную природу, он чувствует, как тревога сходит на нет, “расходятся морщины на челе”. Обратив свой взор к небу, он мысленно видит Бога, который молча взирает на то, что творится на земле. Точно предчувствуя свою скорую кончину, поэт предполагает, что ситуация в России изменится к лучшему только после его смерти. Скачать это произведение полностью или учить его онлайн можно на нашем сайте.
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,-
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,-
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога.
Пейзажи М. Ю. Лермонтова по большей части наполнены горьким чувством одиночества. Он вырос под Пензой, и скромный русский пейзаж всегда вызывал в его сердце, где бы он ни был, щемящее чувство любви и покинутости. Только одно произведение выпадает из этого ряда. Мы проведем анализ стихотворения Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…», расскажем, как оно было создано и какими приемами пользовался автор.
Время и место его создания
После трагической дуэли и гибели «солнца нашей поэзии» 23-летнего поэта стала душить ненависть к убийцам гения, ко всему высшему свету. Через двенадцать дней по столице уже ходило в списках стихотворение «Сметь поэта». Было заведено уголовное дело, а через шесть дней смутьяна посадили в тюремную камеру.
Во время следствия поэту приносили утешение воспоминания о малой родине. Им отдался всей душой М. Ю. Лермонтов. «Когда волнуется желтеющая нива…», появившееся в результате, принесло утешение мятущемуся сердцу поэта и оставило неизгладимый след в русской пейзажной и философской лирике.
Бумаги, перьев и чернил у поэта не было - он писал угольками на обертках от еды. После тюрьмы его ждал домашний арест, а затем - первая ссылка на Кавказ.
Жанр стихотворения
Три первые строфы явно можно отнести к лирическому пейзажу. Полный анализ стихотворения Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…» позовляет понять читателю, что оно носит в том числе философский характер.
Так, последняя строфа показывает, откуда в душу лирического героя льется умиротворение и почему расходятся горестные морщины: лишь Бог в небесах дарует счастье на земле. Герой, наблюдая за совершенным созданием Творца - природой, непроизвольно смиряет свою тревогу и обретает мир и покой, иначе - счастье.
Композиция и раскрытие основной мысли
Продолжим анализ стихотворения Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…». Первая строфа показывает, как поэт внимательно вглядывается в ниву, свежий лес и сад. Это конец лета. Вторая строфа, весенняя, посвящена обрызганному душистой росой серебристому ландышу.
Он вступает в контакт с лирическим героем, когда приветливо кивает ему маленькой белой головкой. Третья строфа показывает студеный ключ, дающий начало ручейку и поющий таинственное сказание. Вода вступает с человеком в диалог. Ключ лепечет о том мирном крае, где он родился. Здесь уже видна динамика и движение.
Лирический герой наблюдает за течением холодной воды, которая подводит его к дальнейшим размышлениям. То есть три строфы создают не реальный уголок природы, а ее образ в полном объеме.
А в последнюю строфу заключает свою главную мысль Лермонтов («Когда волнуется желтеющая нива…»). Тема стихотворения получает обобщающий смысл. Лишь в заключении и тюрьме человек познает, как прекрасна свобода и весь божий мир, созданный без хаоса, а по единым законам и замыслу.
Рифма и размер, которыми пользуется автор
В своем произведении поэт использовал ямб. В основном шестистопный. Слова используются длинные. Все это создает вместе с пиррихиями неровный ритм. Три первые строфы имеют перекрестную рифму. Так строится стих «Когда волнуется желтеющая нива…» в первых трех частях.
Сначала лирический герой проходит по знакомым с детства местам, затем наклоняется, чтобы рассмотреть под кустом ландыш, потом останавливается у ключа. Его взгляд внезапно меняет направление и устремляется ввысь, в небеса, к Богу.
И именно здесь, в четвертой строфе, стих «Когда волнуется желтеющая нива…» меняет свой размер на ямб, состоящий из четырех стоп, а рифма, в отличие от предыдущих, становится кольцевой.
Художественно-выразительные средства: образы и тропы
Можно только поразиться, какая красочная картина природы раскрывается человеку, сидящему в четырех стенах, в заключении. Мы продолжаем анализ стихотворения Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…».
Поэт использует в первой строфе яркие эпитеты: нива у него - желтеющая, лес - свежий, слива - малиновая, лист - зеленый, тень - сладостная. Все наполнено звуками шелеста нивы, шумом леса и тишиной полуденного сада.
Вторая строфа не менее живописна. Вечер - румяный, утро - золотое, ландыш - приветливый и серебристый. Мы чувствуем его аромат, а также запах душистой росы, которой он обрызган.
Третья строфа затрагивает внутреннюю жизнь лирического героя, его ощущения, не связанные с конкретным временем. Его мысль погружается в смутный сон, он слышит рассказ ключа о его мирных родных краях.
Так совершается переход к четвертой строфе: смирение тревоги в душе раскрывается через метафоры. На этом заканчивается лирическая миниатюра поэта.
Каждая строфа использует олицетворения, которые оживляют окружающий мир: в саду прячется слива, головой кивает ландыш, играя, ключ лепечет в овраге.
Лирический герой не поместил себя в этот мир. Он немного отстранено им любуется и ищет свое место, которое будет находиться с ним в гармонии. Он обретает счастье, лишь увидев в небесах Бога - Творца мира сущего и всех других, о которых можно только догадываться. В этом состоит бесконечность и величие устремлений его души.